Канун Шаббат "Ваишлах" (Матвей Лопатин)

Существует один знаменитый афоризм одного небезызвестного или, я бы даже сказал, печально известного философа, который говорил: «Что меня не убивает, делает меня сильнее». Эта цитата настолько расхожа и популярна, что она практически никогда не подвергается сомнению, что для многих она стала уже какой-то базовой истиной, общепринятой и всячески поощряемой. С другой стороны, можно было бы вспомнить другой знаменитый афоризм одного известного персонажа одного очень претенциозного фильма, и фразы этого персонажа, к сожалению, очень часто вспоминают последние несколько месяцев — я имею в виду, конечно же, реплику «сила в правде». Как и первый афоризм, это утверждение обычно воспринимается за чистую монету, его часто считают чем-то оригинальным и при этом до гениального простым, хотя все всегда упускают из виду и забывают, особенно в нашу печальную информационную эпоху, что претензия на правду — самая серьезная из претензий, это претензия на власть и на власть, основанную на силе и на насилии. Нужно иметь достаточную наглость и беспринципность, чтобы утверждать, что за тобой — правда, что ты есть добро, а все остальные суть сущее зло.

Мне не хотелось начинать со столь резких и агрессивных выражений, но мне было бы крайне важно обозначить ту принципиальную позицию, с которой мне хотелось бы рассмотреть сюжет нашей недельной главы Ваишлах. Основу его составляет рассказ о встрече, спустя двадцать лет, Яакова и Эсава, рассказ о разрешении неразрешенного и неразрешимого конфликта, с которым персонажам все равно суждено было вновь иметь дело. Это драма с нарастающим саспенсом, когда мы не знаем и переживаем, даже в сотый раз читая текст, придется ли сражаться двум братьям и, если да, то кто кого победит. Этой битвы так и не случится, и все закончится хорошо, но путь к этому исходу и те эмоции, которые пришлось испытывать персонажам и которые всякий раз вместе с ними испытываем и мы, в высшей степени сложны и напряжены. Рассказ о подготовке к этой встрече прерывается отрывком, не очень большой, но крайне важной для последующей истории и, возможно, для всей философии Торы вставкой, которая повествует о битве Яакова и некоего таинственного существа, похожего на человека, но так или иначе связанного с Божественной сущностью. Ночью, находясь в одиночестве, Яаков сражается с кем-то, и этот кто-то не может его одолеть. Не упоминается также, что Яаков одолел этого кого-то, хотя Яаков был в силах удерживать порывающегося уйти противника. Кто-то ранит Яакова в бедро, отчего он будет сильно хромать позднее, но поняв, что в этой схватке они достигли паритета, противник называет новое имя Яакова — Исраэль, — и, так и не представившись, исчезает.
Этот полный загадок сюжет получал самые разные интерпретации: с кем сражался Яаков? почему он требовал от своего противника благословение? почему именно в этот момент дается новое, столь важное имя прародителю целого народа и что после этого изменилось? На первый вопрос часто давались абсолютно противоположные ответы: демон ли это, ангел ли это, Эсав, сам Бог или же это просто метафорическое изложение внутренней борьбы в самом Яакове. С другой стороны, важен сам факт битвы: изменения в жизни Яакова приходят именно после сражения, после превозмогания, после применения силы, но никак не мирным путем. И вот мы могли бы задать вопрос: а стал ли Яаков сильнее после этой встречи, которая его не убила? Появилась ли за ним та самая правда, которую мы часто приравниваем к силе?
Пытаясь ответить на эти вопросы, мне бы хотелось сравнить битву Яакова с двумя другими известными сражениями «один на один». Об одном из них мы прекрасно знаем из Танаха, из 17-й главы 1-й книги Самуила, и это, конечно же, схватка Давида и Голиафа. Там одна из идей, скрывающихся за текстом, гласит, если утрировать, что «мал да удал», что ум и хитрость могут быть более полезными, чем удаль и сила. Этот сюжет мы, скорее всего, подслушали у наших соседей египтян, от которых до нас дошло чрезвычайно интересное «Сказание о Синухете», о египетском вельможе, который бежал во время политического кризиса в Ханаан и достиг там больших успехов, но все же под конец жизни вернулся домой. В этом египетском рассказе очень много параллелей с сюжетами о Яакове и Йосефе, и, в частности, так же присутствует рассказ о битве с неким страшным и великим мужем, не названным по имени. Этого кого-то Синухет одолевает сочетанием удали и хитрости, но любопытно, что именно после этой битвы главный герой замышляет вернуться домой — возможно, схожим образом, именно после схватки возвращается домой Яаков. Однако важнейшее отличие схватки Яакова и двух данных сюжетов состоит именно в характере схватки. Давид и Синухет — это герои, сугубо положительные персонажи, хоть и не безгрешные, в то время как их противники велики, страшны и ужасны. Яаков же борется непонятно с кем, Яаков, сам будучи очень противоречивой личностью, совершивший много ошибок и прошедший много крутых поворотов на жизненном пути. Таким образом, битва Яакова предстаёт далеко не такой однозначной, ведь борются не добро со злом, не правда с ложью, но сами противоречия борются друг с другом. Нельзя сказать, что эта битва, это превозмогание сделало Яакова сильнее (ведь именно после битвы он стал хромать) или дало ему больше прав претендовать на правду. Вероятно, как раз наоборот, он научился сомневаться, научился принимать отсутствие правды и лжи, отсутствие добра и зла и чёткой границы между ними, он научился принимать мир во всей своей полноте, многообразии и противоречивости. Его сила и его слабость состоят в не-правде и в не-лжи, в его отношениях с Господом теперь в равной степени как в не-сопротивлении, так и в не‑подчинении.
А мы, в свою очередь, привыкли думать, что подобного рода испытания делают нас лучше. Живя в Петербурге, или в любом другом месте с недружелюбным климатом, мы часто гордимся нашими собственными страданиями, думая и утверждая, что плохая погода и отсутствие света закаляют нас, делают какими-то особыми людьми. Многие евреи, сталкиваясь с антисемитизмом, искренне верят, что горький опыт растит их и заставляет трудиться за десятерых на сложном жизненном пути. Такая позиция, конечно, преисполнена спасительного позитива, который иногда так необходим в трудную минуту, однако один неловкий перенос такого самоощущения на другого человека может привести к катастрофическим последствиям для него. Обстоятельства и преграды не делают нас сильнее и лучше; сильнее и лучше лишь воспринимаем себя мы сами. Только вот мы никогда не можем быть до конца уверены, что на нашей стороне правда, и наши страдания не делают нас сильнее.
В полной мере осознал свой горький опыт Яаков на протяжении жизни. Он почти преисполнился своей роли в истории, и уже не будет так усердно стремиться ни к силе, ни к правде. И с этим осознанием позднее по сюжету нашей недельной главы Яаков отправится в Бет-Эль, в место своего первого откровения, когда он бежал от гнева Эсава из родительского дома, туда, где остался его юношеский максимализм, его прошлые страхи и надежды. Он воздвигает там памятник и возливает на него масло. В этом месте Исраэль смотрит сквозь призму времени на Яакова, на прежнего себя. Возможно, он ностальгирует по своей ушедшей юности с ее яркими красками, драмами и романами. Но возможно также, что этим памятником он свою юность хоронит, а простые, но полные заблуждений юные годы силы и годы правды навсегда оставляет в прошлом.
Шаббат шалом,
Матвей Лопатин